«Ось що бувае за дурною головою»

Автор — антрополог и общественный деятель Николай Могилянский.

В.В. Шульгин писал в те дни: «Если бы теперь спросить терроризированного обывателя, не хочет ли он призвать иноземную силу для защиты своей жизни и имущества, то нет сомнения, что этот обыватель значительным большинством голосов ответил бы: “волим под царя западного инославного”».

Обыватель не только немца, а самого черта встретил бы с распростертыми объятиями, лишь бы он защитил его от большевиков. И все же обыватель невиновен в приглашении в Киев войск Вильгельма. Его, впрочем, и не спросили о желании или нежелании. Велико величие души этого скромного обывателя. Быть может, я хочу верить, что плебисцит не дал бы в Киеве места владычеству немцев. Это дело взяли на себя и свою совесть украинские сепаратисты — националисты и социалисты: М.С. Грушевский и Голубович, Петлюра и Порш et tutti quanti (и всякие другие — прим. Grandpaper).

Подписав в Бресте все условия немцев, украинцы победоносно и торжественно вошли в качестве победителей в Киев. Правда, негласно, обеспечивая порядок, первые вошли в город немцы.

Это было 17 февраля старого стиля.

Прийдя в Киев, немцы, прежде всего, вычистили превращенный в неподдающийся описанию по своей грязи не то хлев, не то свалочное для нечистот место — деревянный временный с 1904 года вокзал г. Киева. Вычистили, убрали, декорировали и пригласили на танцы вечером тех торговок, которые помогали уборке вокзала. За украинскими войсками, под предводительством нового военного министра Центральной Рады, Жуковского, обновленными еще свеже привезенными из германского плена и с иголочки одетыми в синие жупаны, новые сапоги и высокие серые папахи из поддельного барашка с огромныи кокардами украинских цветов, — вошли на другой день немцы, под командой Линзингена, продефилировали по городу, сделали смотр на Софиевской площади и начали устраиваться с обычной немецкой аккуратной методичностью, порядливостью и неторопливой систематичностью.

В шлемах, при строгой немецкой выправке, размеренным шагом в раскачку двигалась зелено-серая масса пехоты, в виде какого-то не то чудовища Tarasc’а, не то липкой страшной массы гусеницы. Тяжкое чувство испытывал я, глядя на низкорослый ландвер, солдат уже не того исключительного вида schneidiger Militaer, который поражал когда-то своими разводами и парадами на Unter den Linden или у гауптвахты у Brandenburger Thor.

Землистые, усталые лица, обношенное серое стального цвета платье, много ленточек железного креста на груди солдат и офицеров — все это указывало на то, что это не первой очереди кадровые войска — гордость Вильгельма (императора Германии — прим. Grandpaper), что это уже тоже побывавшие в переделках войска, счастливые своим отдыхом от ужасов бойни на Украине, где можно будет и отдохнуть, и отъесться. Лица сосредоточенные, дисциплина образцовая, спокойная приветливость и достоинство. Как же встретил немцев киевский обыватель? Демократия городская обнаружила одно доминирующее чувство — нескрываемое, невероятно напряженное любопытство. К каждому солдату, лошади, повозке, орудию подходили, смотрели, где удавалось щупали, трогали, спрашивали как могли и умели. «Ишь-ты, немец, смотри». С чувством неясного изумления, почтения, сознания превосходства немца над собой — приглядывался обыватель. Очень неодобрительно смотрела с балкона на идущих в стройной колонне немцев наша кухарка Поля, героически бегавшая под пулями и шрапнелью ежедневно во все время обстрела Киева, и сказала с чувством упрека, указывая на рослых здоровых малороссов и низкорослых, невразчных немцев: «Ось що бувае за дурною головою», тяжело при этом вздохнув. Зажиточный обыватель — так называемый «буржуй» — немцев встречал хотя и радостно, но без особой экспансивности. Радость была искрення, но без энтузиазма, отдельные экспансивные женщины совали застенчиво букеты цветов немецким офицерам, но ни подъема, ни восторга мне видеть не приходилось: слишком все устали, да и будущее рисовалось в формах, если и не столь ужасных, как кошмарные дни большевизма, то все же и много неизвестного таило оно в себе.

Если найдется кто-нибудь, кто бросит слово осуждения по поводу той радости, которая светилась на отдельных лицах киевских обывательниц, больше, чем обывателей, то право на это осуждение принадлежит лишь тем, кто на себе самом испытал прелести соприкосновения с большевиками и все жне пал духом до желания найти во враге, шедшем на помощь, поддержку против врага, угрожавшего жизни и имуществу ежеминутно и непрестанно. Нет, по совести, не могу найти слов осуждения органическому, властному призыву жизни пред лицом небытия, палача—мучителя с занесенным ножом и усмешкй циничного бесстыдства. Не дай Бог пережить эти чувства тем, кто их не пережил, а те, кто их пережил, не забудут их никогда!

С появлением немцев, как по мановению волшебного жезла, без всяких угроз или угрожающих объявлений, исчезли всякие грабежи и насилия. Обыватель вздохнул свободнее. Поздно ночью стало совершенно безопасно гулять по улицам. Открылись театры, жизнь забила быстрым темпом свою вечную суетливую толчею.

Украинцы позволили себе некоторые эксцессы, пострадал один студент-еврей, убитый неизвестно за что и при неясных условиях. Но во всяком случае не было тех ужасных картин убийств и казней, которыми отличался период большевистского владычества, когда, выходя на Владимирскую горку, я каждый день натыкался на новые трупы, разбросанные по дорожкам горки, свежие человеческие мозги, лужи крови у стен Михайловского монастыря и на спуске от Михайловского монастыря мимо водопроводной башни в сквер, покрывающий Владимирскую горку.

Немцы, изголодавшиеся дома, висели толпами над витринами магазинов с съестными припасами, где выставлены были жареные поросята, гуси, утки, куры, сало, масло, сахар и конфеты и где все это можно было приобрести без карточки и по сравнительно дешевым тогда еще ценам. На базарах по утрам немцы покупали сало и с жадностью ели большие куски вкусного малороссийского сала: велика была, очевидно, потребность организма в жирах, от недостатка которых давно уже сильно страдала вся Германия. Деятельность же их в первый период особенно проявлялась в прокладывании по всем городу телефонного сообщения для своих военно-полевых надобностей. С утра до ночи лазили они с кошками на ногах по телеграфным столбам, все опутывая своими сетями — ни дать ни взять, пауки ткали свои тенета для ловли жирных мух. Порядок в городе сохранялся образцовый, немецкая каска внушала страх перед той силой, которая, чувствовалось, стояла за ней. Что же делали оставшиеся у власти украинцы-сепаратисты, чем проявили они свое творчество в момент, когда руки у них были развязаны, под охраною немецких штыков, быстро угнавших большевиков за пределы украинской территории? Как, наконец, сложились отношения между немцами и украинцами? На этот вопрос необходимо дать краткий ответ, чтобы понять дальнейшую цепь событий.

Небольшой отряд немцев проник к концу марта уже и в Крым, и создал там правительство из местных и русских элементов под председательством Сулькевича. немцы почти нигде не встретили никакого сопротивления.

Для мирной оккупации огромнейшей территории им понадобилось всего около 350-400 тысяч человек